Сначала (предложения 1-3) Александр Исаевич Солженицын пеняет художникам за то, что они, почитая себя хозяевами искусства, оскверняют его.
Однако искусство, по мысли Солженицына, не может оскверниться, потому что открывает человеку лишь «часть своего тайного внутреннего света» и потому что человеку вряд ли дано охватить весь свет искусства. Эту свою мысль о чистоте и непостижимости искусства Солженицын иллюстрирует аллегорией про двух художников: «один художник мнит себя творцом», «другой знает над собой силу высшую». По мнению Солженицына, человеку дано лишь «ощутить красоту мира и безобразие человеческого вклада в него и остро передать это людям», поэтому Солженицыну ближе образ художника-подмастерья, а не образ художника-демиурга. Художник творец неизбежно сломается под грузом ответственности, художник-подмастерье «и в неудачах, и даже на дне существования: в нищете, тюрьме, болезнях» — сохранит «ощущение устойчивой гармонии» (предложения 7-10). Во второй части своей Нобелевской лекции Солженицын,
возвращаясь к вопросу о назначении искусства, высказывает такую мысль: искусство
было всегда и останется даже после гибели человека, но человек вряд ли поймет «все
стороны и все назначения» искусства (предложения 11-14).
Развивая мысль о назначении искусства, Солженицын приходит к
следующему пониманию: «Посредством искусства иногда посылаются нам смутно,
коротко такие откровения, каких не выработать рассудочному мышлению», это позволяет
человеку увидеть «на миг Недоступное» и в этом он видит смысл слов Достоевского,
что красота спасет мир: «убедительность истинно художественного произведения
совершенно неопровержима и подчиняет себе даже противящееся сердце» (предложения
21-30). То есть, по мысли Солженицына, «Красота» у Достоевского – это и есть «Искусство»!
В финале своей лекции Солженицын вспоминает «старое
триединство Истины, Добра и Красоты» и приходит к выводу, что там, где поросли Истины
и Добра задавлены, срублены, пробьется Красота! То есть Искусство! И на деле
поможет сегодняшнему миру (предложения 31-34). Таков ответ Солженицына на
вопрос о назначении искусства (авторская позиция).
Перечитав свой комментарий к Нобелевской лекции Солженицына,
скажу, что первым примером-иллюстрацией проблемы назначения искусства можно считать
мысль автора о художниках творцах и художниках подмастерьях: Солженицын не
любит «творцов», хотя они и не могут помешать свету Искусства-Красоты. Вторым
примером-иллюстрацией проблемы назначения искусства я бы назвал мыль автора о
вечном и непостижимом свете искусства-красоты. Этот свет истины от искусства
спасает мир и человека. Пример с художниками и пример с вечным искусством (связь примеров), дополняя
друг друга, иллюстрируют убежденность Солженицына в том, что искусство непостижимо
и человек не должен мнить себя творцом, а также в том, что искусство вечно и необходимо
людям.
Мне понятны мысли и чувства Солженицына, однако свою
Нобелевскую лекцию 1972 года он все же закончил вопросом: «И тогда искусство,
литература могут на деле помочь сегодняшнему миру?» Думаю, сегодня, в 2024 году
(как и у Солженицына в 1972-м), у многих возникают сомнения: могут ли искусства,
литература на деле помочь сегодняшнему миру? Во всяком случае, искусство и
литература сегодня по-прежнему не спасают человечество от войн и других менее
страшных ошибок.
469 слов
ИСХОДНЫЙ ТЕКСТ
Отрывок
из Нобелевской лекции по литературе, 1972 г.
(1)Мы, держа в руках Искусство,
самоуверенно почитаем себя хозяевами его,
смело направляем, обновляем, реформируем, манифестируем, продаём за деньги. (2)А искусство не
оскверняется нашими попытками, всякий раз уделяя нам часть своего тайного внутреннего света. (3)Но охватим ли весь этот свет?
(4)Один художник мнит себя творцом
независимого духовного мира и взваливает на свои плечи акт творения этого мира,
но подламывается, ибо нагрузки такой не способен выдержать смертный гений.
(5)Как и вообще человек, объявивший себя центром бытия, не сумел создать
уравновешенной духовной системы. (6)И если овладевает им неудача, валят её на
извечную дисгармоничность мира, на сложность современной разорванной души или
непонятливость публики.
(7)Другой знает над собой силу высшую
и радостно работает маленьким подмастерьем в этом мире, хотя ещё строже его
ответственность за всё написанное, нарисованное, за воспринимающие души.
(8)Зато не им этот мир создан, не им
управляется, нет сомнения в его основах. (9)Художнику дано лишь острее
других ощутить красоту мира и безобразие человеческого вклада в него
и остро передать это людям. (10)И в неудачах, и даже на дне существования: в
нищете, тюрьме, болезнях — ощущение устойчивой гармонии не может покинуть его.
(11)Археологи не обнаруживают таких ранних стадий человеческого существования, когда бы не было у нас искусства. (12)И
ошибались, и ошибутся все предсказатели, что искусство разложится, изживёт свои
формы, умрёт. (13)Умрём мы, а оно останется. (14)И ещё поймём ли мы до нашей гибели все стороны и все назначения его?
(15)Не всё называется. (16)Иное влечёт дальше слов. (17)Искусство растепляет
даже захоложенную, затемнённую душу к высокому духовному опыту. (18)Посредством искусства иногда посылаются
нам смутно, коротко такие откровения, каких не выработать рассудочному
мышлению. (19)Как то маленькое зеркальце сказок: в него глянешь и увидишь не
себя, увидишь на миг Недоступное,
куда не доскакать, не долететь. (20)И только душа занывает...
(21)Достоевский загадочно обронил однажды: «Мир спасёт красота». (22)Что это?
(23)Мне долго казалось, что это просто фраза. (24)Как бы это возможно?
(25)Когда в кровожадной истории, кого и от чего спасала красота?
(26)Облагораживала, возвышала — да, но кого спасла?
(27)Однако есть такая особенность в сути красоты, особенность в положении
искусства: убедительность
истинно художественного произведения совершенно неопровержима и подчиняет себе
даже противящееся сердце. (28)Политическую речь, напористую
публицистику, программу социальной жизни, философскую систему можно,
по-видимому, построить гладко, стройно и на ошибке, и на лжи. (29)Что скрыто и
что искажено — увидится не сразу. (30)Произведения же художественные свою проверку несут сами в себе:
зачерпнувшие истины и представившие нам её сгущённо-живой, они захватывают нас,
приобщают к себе властно, — и никто никогда, даже через века, не явится их
опровергать.
(31)Так, может быть, это старое триединство
Истины, Добра и Красоты не просто парадная обветшалая формула? (32)Если
вершины этих трёх дерев сходятся, но слишком явные, слишком прямые поросли
Истины и Добра задавлены, срублены, не пропускаются, то, может быть, причудливые,
непредсказуемые, неожидаемые поросли Красоты пробьются и выполнят работу за
всех трёх?
(33)И тогда не обмолвкою, но пророчеством написано у Достоевского: «Мир спасёт
красота»? (34)И тогда искусство, литература могут на деле помочь сегодняшнему
миру?
Комментариев нет:
Отправить комментарий