Начинается он с темы творчества: автор ищет «материал» для книги, а также необходимые для творчества условия жизни и условия для духа и души. Короче говоря, автору необходимо заклеить резиновую лодку, чтобы отправиться к озерам, где, по его словам, «ощущение мира обновлялось».
Здесь возникает новая тема: автор недоумевает, почему «тот, кто вернулся из суровых и далёких мест, не в состоянии потом зарезать курицу»? То есть автор вышел заклеивать лодку во двор, а супруги попросили его зарезать курицу, потому что, по мнению Воробьёва, «пока плелись с базара, успели привыкнуть к ней и полюбить». Когда женщина, взяв убитую курицу, «пошла прочь той напряжённой, непреклонной походкой, какой уходят люди от тёмных и злых мест», автор «тихонько засвистел мелодию старинной песни про чайку, убитую безвестным охотником».
Тема убитой чайки – третья тема, и она, по-видимому, главная и объединяет первые две: до конца отрывка диалог оставшегося с автором мужа связан только с этой третьей темой, вернее, с песней об убитой чайке, которую автору в детстве пела мать и которую слышал муж от расстрелянного когда-то поручика.
К финалу диалога становится понятно, что песня о чайке связана с темой пролитой крови и с темой свободы. Белобандит поручик поет ее перед смертью: «Встал, понимаете, к восходу, обратил глаза на солнце и – до конца!..» - рассказывает муж. Муж рассказывает о поручике без сожаления, без угрызений совести, «охотничьим тоном». Муж не стыдится пролитой человеческой крови, но не может зарезать курицу. Песня об убитой чайке объединяет переживания автора и мужа: красивая смерть поручика и буднично зарезанная курица.
Финал рассказа я понимаю так: автору свобода необходима для творчества, а муж считает свою жизнь несоответствующей песне, то есть жизнь его лишена той самой свободы, которая необходима для творчества или чтобы красиво умереть.
Таким образом, читатель этого отрывка из рассказа Константина Воробьева может увидеть два противопоставленных друг другу круга явлений жизни: свобода, творчество, жизнь (солнце, природа, весна, озера) противопоставлены несвободе, смерти, убийству, пролитию крови.
Также, думаю, муж не мог зарезать курицу, потому что жена была рядом, ведь любая привязанность тоже ведет к несвободе.
Так как представленный отрывок – текст художественный, авторскую позицию можно интерпретировать по-разному. Мне думается, автор сознательно делает финал открытым. Что значат слова мужа? Как жизнь может помешать песне и что это означает? Почему муж ушел? Ни в тесте Воробьёва, ни, думаю, у читателей нет прямого ответа.
Мое отношение к песне об убитой чайке и к темам, поднятым Воробьевым, следующее. Убитая чайка фигурирует в известной на весь мир пьесе Чехова: Чайка-Нина Заречная одновременно и муза Треплева, и тривиальный пример судьбы провинциальной актрисы. Законы жизни, проза жизни одержали победу: Погибла Чайка. Погибла мечта, поэзия, свобода. Как в финале пьесы ни для кого незаметно погибает Треплев: жизнь помешала песне.
442 СЛОВА
ИСХОДНЫЙ ТЕКСТ
(1)После окончания
Литинститута я долго плавал в Атлантике матросом на рыболовном траулере – нужно
было заработать деньги, чтоб
сесть и написать книгу. (2)Я все сделал так, как хотел, – купил комнату,
новую резиновую лодку и одинарную палатку с голубым марлевым окном. (3)Своё
первое вольное лето я жил и писал близ озёр, – в наших местах их больше чем
нужно. (4)Осенью, чтобы
помнить об озёрах, я нарочно оставил лодку дома, и за зиму резина
пересохла и расклеилась. (5)Я обнаружил это весной, когда повесть была
закончена и жить стало нечем. (6)На озере, если оно находилось где-нибудь у черта на куличках, ощущение мира обновлялось.
(7)Лодку я заклеивал во дворе, утром. (8)Уже
истомно пахли почки городских лип, и тёплый ветер подувал с разных направлений,
кружа подушечный пух, обрывки газет, пыль и сор – прах нашего большого
кооперативного дома. (9)Я клеил и видел, как из подъезда вышла женщина с
курицей и ножом в руках. (10)Следом шёл её муж. (11)Это были симпатичные люди –
пожилые, молчаливые и опрятные: в своё время они вернулись с Севера, и в доме и
во дворе не было их видно и слышно. (12)Супруги оглядели двор, о чём-то
пошептались, и я всё понял и переместился, чтобы оказаться спиной к ним.
(13)Удивительное это дело: тот,
кто вернулся из суровых и далёких мест, не в состоянии потом зарезать курицу.
(14)«Сейчас они подойдут и попросят, – подумал я. – Но, может, постесняются?»
– (15)Вы не могли бы вот её,
а? – сипло спросила женщина, и я
подумал, что курицу они покупали вдвоём и, пока плелись с базара, успели привыкнуть
к ней и полюбить.
(16)Когда всё было кончено и
золотистые курицыны глаза померкли, а кровь иссякла, впитавшись в пыль, женщина, не взглянув на меня, пошла
прочь той напряжённой, непреклонной походкой, какой уходят люди от тёмных и
злых мест. (17)Я принялся за прерванную работу, но лодка не клеилась: хотелось скорей
очутиться на каком-нибудь озере, и в то же время я думал над тайной крови, почему её нельзя
отворять, особенно при солнце... (18)Не знаю, как это связалось тогда с
моим настроением, но я тихонько засвистел мелодию
старинной песни про чайку, убитую безвестным охотником. (19)Когда-то,
давно, эту песню пела моя мать. (20)Она выводила её почти на крике, исступлённо и тоскующе.
– (21)Хорошая песня! – убеждённо и задумчиво
проговорили у меня за плечом. (22)Это сказал муж женщины, унёсшей зарезанную
курицу. (23)Я понимал, что ему некуда деваться, пока курицу не распотрошат, и
подвинулся, освобождая место на скамейке. (24)Он присел и сказал снова:
– (25)Хорошая была песня...
– (26)Конечно, – сказал я,
невольно раздражаясь на что-то. – (27)Хотя русский человек редко пел от добра, но в этом
случае он бывал истинным творцом. (28)Вы не находите?
– (29)Какое там добро! – с какой-то смиренной
кротостью сказал муж, а я надеялся, что он не согласится.
– (30)Я слышал эту песню раза два или три. (31)В
детстве, – сказал я неизвестно зачем.
– (32)А я однажды, – не сразу сказал муж.
(33)Он глядел куда-то в поднебесье. (34)Глаза у него были жидко-голубые, как
вода, и по левой щеке от ноздри к заушью пролегал хорошо пробритый шрам.
(35)Под столом и у нас под ногами бродили разжиревшие голуби, потерявшие
обличье вольных птиц. (36)Я шугнул на них, а муж неодобрительно взглянул на меня и хмыкнул, –
голубей ведь положено любить, раз мы боремся за мир во всем мире. (37)Ему,
как видно, хотелось
потолковать про убитую чайку, потому что через минуту он сказал опять:
– (38)Да, русская была та песня! (39)Голуби
снова слетелись к нашим ногам, и я опять шугнул на них, а муж, глядя в
поднебесье, сказал:
– (40)Я тогда стоял часовым, а на заре перед самым
расстрелом он, значит, подозвал меня и попросил дозволения спеть.
– (41)А кто он был? – спросил
я.
– (42)Белобандит наш, поручик, – тоном охотника, когда тот
рассказывает о набежавшем на него зайце, сказал муж.
– (43)Вы дозволили?
– (44)Нет, сам я не имел
прав... (45)Тогда он, между прочим, дал мне портсигар и попросил покликать
комиссара.
– (46)Вы позвали? – спросил
я.
– (47)Другие это сделали.
(48)Сам я не мог. (49)Он же в неприспособленном помещении содержался. (50)В
амбаре.
– (51)Удрать мог? –
предположил я.
– (52)Смело! – сказал муж.
– (53)Что ж комиссар?
– (54)Не разрешил сразу.
– (55)А как поручик просил
его?
– (56)По-хорошему.
(57)Дозволь, дескать, перед смертью спеть мою любимую...
– (58)И чем кончилось? –
спросил я.
– (59)Спе-ел, – охотничьим тоном сказал муж. –
(60)Отрядные наши потребовали у комиссара, чтоб спел... (61)Он, помню, пошёл
навстречу и согласился, но чтоб в амбаре, значит, а поручик хотел на воле.
(62)Ну мы уговорили комиссара, пускай, мол, на месте, в степи... (63)И там он спел. (64)Ох и
спел же! (65)Встал,
понимаете, к восходу, обратил глаза на солнце и – до конца!..
(66)Я свернул лодку, вогнал
её в мешок и сказал, что эти
поручики умели, чёрт их возьми, красиво умирать.
– (67)А что им оставалось? –
усмехнулся муж.
– (68)Конечно, – сказал я. –
(69)Но странно, что вы
до сих пор помните это... (70)Песня мешает?
(71)Он вприщур посмотрел на
меня и поднялся со скамьи.
– (72)Песня, дорогой товарищ, никогда не мешала жизни.
(73)Вот если наоборот – дело другое! (74)Поняли?
(75)Сказал и ушёл.
(По К.Д.
Воробьёву*, текст адаптирован Е.П. Дудиной) *Константин Дмитриевич Воробьёв
(1919 – 1975) – русский советский писатель, участник Великой Отечественной
войны, яркий представитель «лейтенантской прозы».
Комментариев нет:
Отправить комментарий