Про «Невский проспект» и уроки литературы

    Когда вы предложили прочитать «НП», я согласился, во-первых, потому что давно не перечитывал, во-вторых, потому что Гоголь – настоящий кудесник. Волшебник: он создает силой своего таланта, своим особым видением и особой манерой писать.

В-третьих, Гоголь показывает, что смысл поэзии в поэзии (мысль пушкинская). То есть смысл чтения в самом процессе чтения, а смысл искусства как способа познания мира в самом процессе этого познания.

Хотя, конечно, мне было без разницы, что и какого автора читать.

    Мы узнали, что настоящее чтение – повторное, то есть, не зная целого, нельзя провести его анализ, понять роль частей целого: деталей, тропов и т.д.

    Вы хотели записать про ТЕМУ и ИДЕЮ, вот вам:

Художественное произведение представляет собой систему, центром которой является идейно-тематическое содержание. Тема текста (от древнегреческого thema — «то, что дано, положено в основу») — это понятие, указывающее, какой стороне жизни автор уделяет внимание в своём произведении, то есть предмет изображения.

Идея (от греческого слова «idea» — то, что видно) — главная мысль литературного произведения, авторская тенденция в раскрытии темы, ответ на поставленные в тексте вопросы — иначе говоря, то, ради чего произведение написано.

 

Про Гоголя и «НП»

Абсурд

    Если комментировать любой фрагмент гоголевского текста, то мы прежде всего зачаровываемся абсурдным движением гоголевской мысли и гоголевского языка. Возьмем, например, первое предложение: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все». Гоголь заявляет, что, во-первых, нет ничего (!) лучше НП, потом спохватывается, уточняя – в Петербурге . И в конце предложения опять делает абсурдное заявление: для него он составляет всё. Или такой фрагмент: «В это время обыкновенно неприлично ходить дамам, потому что русский народ любит изъясняться такими резкими выражениями, каких они, верно, не услышат даже в театре». Почему – даже в театре?!Или такой: «К ним присоединяются и те, которые служат в иностранной коллегии и отличаются благородством своих занятий и привычек. Боже, какие есть прекрасные должности и службы! как они возвышают и услаждают душу!» Как служба может возвышать душу? «Вы здесь встретите бакенбарды единственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным искусством под галстук, бакенбарды бархатные, атласные, черные, как соболь или уголь, но, увы, принадлежащие только одной иностранной коллегии. Служащим в других департаментах Провидение отказало в черных бакенбардах, они должны, к величайшей неприятности своей, носить рыжие». Почему черные бакенбарды только у служащих иностранной коллегии?

Обобщения

    Читая Гоголя, смеешься над его обобщениями, например: «А дамы! О, дамам еще больше приятен Невский проспект. Да и кому же он не приятен?» или «Кажется, человек, встреченный на Невском проспекте, менее эгоист, нежели в Морской, Гороховой, Литейной, Мещанской и других улицах, где жадность и корысть, и надобность выражаются на идущих и летящих в каретах и на дрожках». Дамам НП приятен, потому что он всем приятен, человек на НП менее эгоист, потому что он на НП!

    Или гоголевские сравнения, так часто уводящие далеко в сторону: «Как чисто подметены его тротуары, и, Боже, сколько ног оставило на нем следы свои! И неуклюжий грязный сапог отставного солдата, под тяжестию которого, кажется, трескается самый гранит, и миниатюрный, легкий, как дым, башмачок молоденькой дамы, оборачивающей свою головку к блестящим окнам магазина, как подсолнечник к солнцу, и гремящая сабля исполненного надежд прапорщика, проводящая по нем резкую царапину, — все вымещает на нем могущество силы или могущество слабости».

Патетика

    Осталось привести пример патетики Гоголя.  Вон он: «Боже, какие божественные черты! Ослепительной белизны прелестнейший лоб осенен был прекрасными, как агат, волосами. Они вились, эти чудные локоны, и часть их, падая из-под шляпки, касалась щеки, тронутой тонким свежим румянцем, проступившим от вечернего холода. Уста были замкнуты целым роем прелестнейших грез. Все, что остается от воспоминания о детстве, что дает мечтание и тихое вдохновение при светящейся лампаде, — все это, казалось, совокупилось, слилось и отразилось в ее гармонических устах. Она взглянула на Пискарева, и при этом взгляде затрепетало его сердце; она взглянула сурово, чувство негодования проступило у ней на лице при виде такого наглого преследования; но на этом прекрасном лице и самый гнев был обворожителен. Постигнутый стыдом и робостью, он остановился, потупив глаза; но как утерять это божество и не узнать даже той святыни, где оно опустилось гостить?»

Или вот: «В самом деле, никогда жалость так сильно не овладевает нами, как при виде красоты, тронутой тлетворным дыханием разврата. Пусть бы еще безобразие дружилось с ним, но красота, красота нежная... она только с одной непорочностью и чистотой сливается в наших мыслях».