Любовь в жизни и лирике Ф. И. Тютчева

 

Поэт во всём.. 1

Светский остроумец. 4

Дамский пророк. 5

Четыре адресата. 6

Элеонора

. 7

Эрнестина. 11

  

Поэт во всём

Великий русский поэт Федор Иванович Тютчев был поистине поэтической натурой. Такое утверждение может показаться тавтологическим, но в случае с Тютчевым оно приобретает особый смысл. Тютчев был поэтом во всем, и в самом ироническом, и в самом высоком смысле. Начнем, пожалуй, с иронического. Сплетничая о Тютчеве, известная мемуаристка Смирнова-Россет называет его «наш поэт» с нескрываемой иронией. Тютчев отличался теми качествами, которые обывательское сознание подчас приписывает поэтам, а именно: он был ленив, необязателен, импульсивен. Он исполнял свои служебные обязанности как поэт, а не как дипломат (Тютчев был дипломатом), он в личных делах вел себя как поэт, а не как отец, муж и даже любовник, и к делам света (а он был светским человеком) Тютчев тоже относился как поэт.

 

И, пожалуй, стихи, собственно писание стихов для поэта Тютчева занимало едва ли не последнее место в этом ряду. Тютчев писал их походя, не заботясь об их судьбе, нимало не хлопоча о публикации, порой бросая их где попало. Их подбирали, находили. Известное стихотворение, обращенное к Эрнестине, второй жене Тютчева, было найдено в гербарии только в 1875 году. Тютчев бросил его там и забыл. Другое стихотворение было найдено одним чиновником после заседания некоего совета: Тютчев набросал экспромт и забыл его на столе. Все публикации его стихотворений осуществлялись другими лицами. Известный факт: когда первый сборник Тютчева вышел в 1854 году, Тютчев, который в то время очень активно переписывался с женой, с Эрнестиной, вообще не упомянул о нем ни одним словом. О чем угодно он пишет, только не о сборнике своих стихов. Так вот, меньше всего значения, казалось, Тютчев придавал своим стихам, зато во всем, что он делал, сказывался поэт. И, возвращаясь к исходному, совершенно не случайна эта ирония Смирновой-Россет, «наш поэт».

 

Вот пример. Однажды, в 1830-х годах, Тютчеву впервые в его мюнхенской карьере представился случай сочинить депешу. До этого он только переписывал и занимался очень малозначительными делами при посольстве. Первая депеша — это важный карьерный шаг. Сохранился текст этой депеши. Я его прочитаю:

 

«Волшебные сказки изображают иногда чудесную колыбель, вокруг которой собираются гении — покровители новорожденного. После того, как они одарят избранного младенца самыми благодетельными чарами, неминуемо является злая фея, навлекающая на колыбель ребенка какое-нибудь пагубное колдовство, имеющее свойством разрушать или портить те блестящие дары, коими только что осыпали его дружественные силы. Такова, приблизительно, история греческой монархии. Нельзя не признать, что три великие державы, взлелеявшие ее под своим крылом, снабдили ее вполне приличным приданым. По какой же странной, роковой случайности выпало на долю баварского короля сыграть при этом роль злой феи? И, право, он даже слишком хорошо выполнил эту роль, снабдив новорожденную королевскую власть пагубным даром своего регентства: надолго будет памятен Греции этот подарок "на зубок" от баварского короля».

 

Посланник в Мюнхене, князь Гагарин, разумеется, эту депешу забраковал, и этот карьерный шаг так и не был сделан Тютчевым, но перед нами поэт, а не дипломат. В николаевскую строгую эпоху уж так точно не принято было писать депеши. Выходка, которая другому обошлась бы очень дорого, но Тютчеву всё прощали, и к нему поистине относились как к балованному поэту.

 

Вот другой документ, другой текст, более чем известный. Дело в том, что прототипом для отрицательного персонажа романа-эпопеи Толстого «Война и мир» стал именно Тютчев. Персонаж этот — Билибин. Прочитаем тоже отрывок из романа. Вот как описывается Билибин в «Войне и мире»: «И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по-французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос "зачем?", а вопрос "как?". В чем состояло дипломатическое дело, ему было все равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение — в этом он находил большое удовольствие.

 

Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще по его искусству обращаться и говорить в высших сферах. Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно-остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что-нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально-остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес. Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, отзывы Билибина расходились по венским гостиным, как говорили, и часто имели влияние на так называемые важные дела. Худое, истощенное, желтоватое лицо его было все покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело».

 

Этот портрет не во всем совпадает, конечно, с настоящим Тютчевым. Прежде всего, Тютчев никогда не любил работать и никогда не проводил ночи за бумагами. В этом Билибин резко отличается от Тютчева. А с другой стороны, светский разговор Тютчева был гораздо более естественным и экспромтным и требовал от него гораздо меньше усилий, чем от Билибина. Билибин показан как искусственный человек, а главное очарование Тютчева было в искрометном естественном остроумии. Он порождал свои остроты вовсе не в лаборатории, не готовил их заранее, не играл морщинами и лицевыми мускулами, подготавливая впечатление. Нет, Тютчев поистине импровизировал.

 

Светский остроумец

В светских гостиных он был в своей стихии. Больше всего на свете Тютчев любил свет. Он был светским человеком до мозга костей, но он был поэтом света, а вовсе не рядовым участником этой игры. Он совершенно пренебрегал одеждой, порой бывал неряшлив, совершенно не был денди. Он брал только очарованием беседы и именно поэтически фонтанировал в свете. Его остроты действительно расходились по всем гостиным, причем не только петербургским, скажем, но и европейским, и не только по гостиным. Его остроты отзывались при разных дворах, дипломатических миссиях.

 

Приведем парочку из таких острот. Во время одной из войн Тютчев заметил: «Должность русского бога не синекура». Особенно замечательное высказывание, учитывая, как Тютчев страстно всю жизнь мечтал о синекуре, то есть о той должности, которой не надо исполнять, а только получать за нее деньги. Крымскую войну Тютчев назвал «война негодяев с кретинами». Когда к власти пришел Александр II, Тютчев высказался следующим образом о тех министрах, которые остались от царствования Николая I: «Эти сановники напоминают волосы и ногти, которые продолжают расти на теле умерших после их погребения». Такие остроты он порождал десятками, сотнями. Их собирали, передавали из уст в уста. Тютчев был из тех, кто ради красного словца решительно никого не пожалеет. Он был поэтом светского остроумия, и такое впечатление, будто не остроты свои, а саму возможность острить он ставил ничуть не ниже, чем возможность творить.

 

Он был словесный человек, и это словесное совершенство его, обаяние и виртуозность в светском обращении постоянно приносили ему какие-то грандиозные успехи. Стоило ему войти в соприкосновение с каким-либо важным, нужным человеком, тот становился его поклонником. Так, поклонниками Тютчева стали и Жуковский, и Вяземский, и его обожали самые разные, очень далекие от него люди. Он во всех светских гостиных был львом, имел великолепную репутацию. На него буквально собирались смотреть, он был лакомством любого вечера, но больше всего Тютчева ценили дамы. К нему можно применить те слова, которыми Достоевский наградил героя своего романа «Подросток», Версилова, — «дамский пророк».

 

Дамский пророк

Тютчев действительно был дамским пророком, и даже свои политические пророчества — а в этом жанре он тоже очень любил высказываться — он очень часто произносил в разговорах с дамами или писал в переписке с дамами. Женщин Тютчев обожал, и женщины обожали его. Он имел стабильный успех у женщин в любом возрасте, причем это был успех любовника и успех нежного друга. Он одинаково добивался внимания дам, благосклонности и их любви. И то, и другое, и третье давалось ему легко, также в процессе импровизации.

 

Вот пример его побед, побед Тютчева не просто дамского угодника, а поэта в обращении с дамами. Граф Нессельроде, министр иностранных дел в николаевское царствование, всесильный человек, который единственный из штатских министров Николая получил чин первого класса, не мог относиться к Тютчеву с доверием, потому что Тютчев (мы об этом скажем) самым злостным образом нарушал свои служебные обязанности. Но зато супруга Нессельроде, Мария Дмитриевна, Тютчева обожала, и поэтому, что бы ни сотворил Тютчев-дипломат, всё ему сходило с рук. За него всегда была готова заступиться хозяйка салона, очень влиятельная дама, Мария Дмитриевна. Но и Тютчев ее любил и оплакивал ее кончину в 1849 году с величайшей горестью.

Другой поклонницей Тютчева была дочь Николая I, великая княжна Мария Николаевна. Он ее очаровал и продолжал очаровывать на протяжении многих лет, и при дворе за Тютчева всегда было кому замолвить словечко. А потом это влияние Тютчева, этот доступ ко двору позволил ему пристроить свою дочь Анну фрейлиной, и вскоре уже сама фрейлина Анна Тютчева приобрела огромное влияние при дворе.

 

И юношеская любовь Тютчева, баронесса Крюденер, тоже имела немалое влияние в придворных кругах и тоже постоянно готова была за него заступиться и замолвить словечко. Так всегда у Тютчева была дамская протекция. Но не надо думать, что Тютчев был интересантом, интриганом, что он был корыстным человеком и добивался внимания дам, чтобы способствовать своему карьерному успеху, финансовому благосостоянию. Нисколько. Это было все сделано по вдохновению: он умел и завоевывать внимание дам по вдохновению, сам их в высшей степени любя, и пользоваться этим успехом тоже вдохновенно, и просить их о чем-то тоже вдохновенно. В этом было что-то поистине поэтическое. Тютчев, даже когда пытался каким-то образом решить свои карьерные и финансовые интересы, тоже оставался поэтом.

 

Иногда такого рода отношения высказывались Тютчевым в стихах. Приведем пример. Вот отрывок из стихотворения, посвященного Марии Николаевне. Заметим, что Тютчев обращается к ней не как к жене наследника престола, не как к члену царской фамилии, обращается к ней как к женщине. Это очень для него характерно. Это очень важная примета его поэтического мышления.

 

Живым сочувствием привета

С недостижимой высоты,

О, не смущай, молю, поэта!

Не искушай его мечты!

 

О, как в нем сердце пламенеет!

Как он восторжен, умилен!

Пускай любить он не умеет —

Боготворить умеет он!

 

Это, наверное, лесть, и в ней соблюдены все правила лести, но поистине эта лесть поэтическая, и частью поэтического задания в этом стихотворении является некое эротическое волнение. Можно представить себе стихотворение в возвышенном стиле, обращенное к царственной особе, но вложить столько эроса в такое подношение поэтическое — это мог только Тютчев.

 

Четыре адресата

Итак, как светский человек Тютчев был, несомненно, поэтом, но и поэтом и в высоком смысле, и в ироническом можно назвать его, когда мы начинаем говорить о любовных отношениях Тютчева. Любовная история Тютчева, его любовная лирика — очень интересная тема, полная всевозможных парадоксов, странностей и увлекательных деталей, но и, конечно, драматизма.

 

Основными адресатами любовной лирики Тютчева можно считать четырех женщин: это первая жена поэта, Элеонора Ботмер (Петерсон), это вторая жена поэта, Эрнестина Пфеффель (Дернберг), это юношеское увлечение Тютчева, привязанность, которую он сохранил на всю жизнь, баронесса Амалия Крюденер, и четвертая, самый знаменитый адресат — это Елена Денисьева. Стихи, адресованные Денисьевой, сложились в знаменитый «Денисьевский цикл», так принято называть эти стихи.

 

Любопытно, что многие из этих стихотворений были опубликованы при жизни поэта и, соответственно, при жизни тех, кому они были посвящены. Стихи очень откровенные, очень личные. Учитывая, что про Тютчева всегда ходило много сплетен, и все его истории были открытые, и он не способен был на тайные свидания и секретные отношения, учитывая, что частенько он был в водовороте скандалов, публикация этих стихотворений, конечно, является делом пикантным, и, думаю, многие адресаты этих стихов переживали, увидев их в печати. Впрочем, сам Тютчев, как мы знаем, к печатанию своих стихов относился очень спокойно, едва ли не равнодушно. Его, видимо, не волновало, когда их не печатали, так же его совершенно не волновало, когда их печатали, и он мало заботился о последствиях такого рода публикаций.

 

Элеонора

Давайте проследим тютчевский роман в стихах по четырем основным главам, не в хронологическом порядке. Просто мы разделим любовную лирику Тютчева на эти четыре части, в зависимости от того, кому посвящены стихотворения. Каждый раз, в зависимости от адресата, выстраивается и логика этих стихотворений. Причем сам Тютчев, конечно, совершенно не думал о циклизации, его композиционные вопросы не интересовали. Сама жизнь диктовала особенности этих стихов, и тем творцом, который превращал отдельные любовные стихотворения Тютчева в циклы, была сама жизнь и прихоти ее. Вот такие циклы мы и рассмотрим.

 

Прежде чем мы будем говорить о стихах, посвященных Элеоноре Ботмер (Петерсон), первой жене поэта, надо сказать следующее. Тютчев никогда не был верен своим женам, и он всегда относился к ним с любовью, очень ценил их. Они никогда не были для него просто обузой. Он никогда не мог позволить себе таких высказываний, как, например, Некрасов, когда Некрасов говорил о Панаевой. Он никогда не жаловался, не мечтал скинуть этот груз. Он всегда был полон самых добрых и нежных чувств по отношению к своим женам, но изменял им, и изменял открыто. Те, конечно, ревновали, страдали, мучились.

 

Первый любовный скандал в жизни Тютчева был, например, такой. Элеонора, не выдержав откровенных измен Тютчева с Эрнестиной, будущей его второй женой, стала колоть себя ножом в грудь, выбежала на улицу с воплями, то есть едва ли не обезумела, и ее унимали. Она осталась жива, ранения оказались не опасными, но скандал был страшный, и достиг Петербурга. Но Тютчев после всех этих выходок остался с Элеонорой и был к ней нежен, предупредителен, всегда ценил ее, однако заметим, что стихи он ей не очень-то писал при жизни. Зато особенно проникновенные стихи он написал после ее смерти. Уж как он ей пренебрегал, де-факто, старался держаться в стороне, подолгу оставлял ее одну, сбегал от нее, но когда Элеонора умирала — пытаясь добраться морем до Петербурга, она попала в катастрофу, на корабле был пожар, она спаслась и спасла детей, но душевное потрясение и простуда, а может быть, и здоровье, уже подорванное всей этой нервотрепкой с Тютчевым (женщины всегда страдали в союзе с ним, всегда подвергались страшному давлению обстоятельств), — так вот, когда Элеонора умерла в 1838 году, поэт был безутешен, и за одну ночь, проведенную с умирающей, он поседел.

 

Так вот, стихи, посвященные Элеоноре, все главные стихи и помеченные как посвященные ей, — все посмертные, но в высшей степени прочувствованные и драматичные. Итак, прочитаем эти стихи:

 

В часы, когда бывает

Так тяжко на груди,

И сердце изнывает,

И тьма лишь впереди;

 

Без сил и без движенья,

Мы так удручены,

Что даже утешенья

Друзей нам не смешны, —

 

Вдруг солнца луч приветный

Войдет украдкой к нам

И брызнет огнецветной

Струею по стенам;

 

И с тверди благосклонной,

С лазуревых высот

Вдруг воздух благовонный

В окно на нас пахнет…

 

Уроков и советов

Они нам не несут,

И от судьбы наветов

Они нас не спасут.

 

Но силу их мы чуем,

Их слышим благодать,

И меньше мы тоскуем,

И легче нам дышать…

 

Так мило-благодатна,

Воздушна и светла,

Душе моей стократно

Любовь твоя была.

 

Здесь, может быть, с наибольшей силой после Пушкина развернута тема преображающей любви, но если у Пушкина речь всегда идет о любви самого поэта, пускай и несчастной, которая преображает его («Я помню чудное мгновенье», «На холмах Грузии лежит ночная мгла», «Я вас любил: любовь еще, быть может» — речь идет все время о любви самого поэта), у Тютчева чаще всего идет речь о любви к нему, о той стихии любви, которая направлена к нему. Тютчев реже, гораздо реже говорит о своей любви, и обычно эти высказывания, эти признания или прямо, или намеком признаются в недостаче, в дефиците чувства. Но о всех своих возлюбленных и женах Тютчев высказывается как о гениях любви, носителях благотворной стихии, преображающей стихии, и эти высказывания абсолютно искренни. Повторяю, Тютчев — поэт во всем, и все его стихи, обращенные к живым и мертвым, — это результат порыва, искреннего чувства. Это стихотворение, посвященное Элеоноре, написано в 1858 году, когда его отношения уже с Денисьевой достигли высшей степени драматизма.

 

Вот еще одно стихотворение, посвященное Элеоноре:

 

Еще томлюсь тоской желаний,

Еще стремлюсь к тебе душой —

И в сумраке воспоминаний

Еще ловлю я образ твой…

 

Твой милый образ, незабвенный,

Он предо мной, везде, всегда,

Недостижимый, неизменный, —

Как ночью на небе звезда…

 

Это написано через 10 лет после смерти Элеоноры, в 1848 году. Здесь очень странный казус, парадокс житейский, ведь при жизни Тютчев часто избегал своей жены и уж во всяком случае в высшей степени огорчал ее, но посмертная память о ней была священна для него. Он не забывал о ней никогда и обращался к ней спустя десятилетие, потом спустя два десятилетия. Мы видим, что стихи Тютчева, видимо, были воспоминаниями, приуроченными к определенным датам: видите, «Еще томлюсь тоской желаний» через 10 лет написано, а «В часы, когда бывает» — через 20 лет.

 

Поэтической чертой Тютчева является идеализация женщины. То, что он высказал по отношению к великой княжне, Марии Николаевне, что он умеет не любить, а боготворить, эта фраза, мне кажется, носит глубоко личный характер. Да, он признавался не раз в том, что любит меньше и не умеет по-настоящему любить, но боготворить, идеализировать, преклоняться перед женщинами он поистине умел.

 

Эрнестина

Вторая глава в лирическом романе Тютчева посвящена его второй жене, Эрнестине Пфеффель (Дернберг). С первой женой Тютчев венчался по протестантскому и православному обряду, со второй женой — по католическому и православному обряду. Всегда эти браки были сопряжены со сложностями, проблемами, и много было всего драматического в этих браках. Да, Тютчев поседел в ночь, когда умирала его первая жена Элеонора, но очень вскоре после смерти жены он соединился с Эрнестиной, и одно не мешало другому. И в том и в другом случае им двигала правда чувств. Тютчев мог преклонятся, боготворить, очень ценить одну женщину и страстно любить другую, и они как-то умещались в его сердце.

 

С Эрнестиной был связан , наверное, главный скандал в служебной карьере Тютчева. Будучи секретарем посольства в Турине и фактически возглавляя временно посольство в отсутствие посланника, Тютчев просто сбежал из Турина, оставив посольство и забрав с собой печати и документы. Мало того, эти печати и документы он потерял. Это должностное преступление он совершил, стремясь к своей Эрнестине. Он хотел быстрее соединиться с ней, мало думая о последствиях.

 

И вообще это было характерно для него: он даже в своей служебной карьере часто повиновался импульсу, поэтическому импульсу. Иного за это должностное преступление могли бы в Сибирь сослать, но уж точно это была бы позорная отставка. Это неизбежно должно было так быть, но Тютчев был отставлен временно от должности, но не потерял ни чина, ни придворного, ни должностного, не был исключен из дипломатического корпуса. И вообще с ним не знали, что делать, очень долгое время, но, в общем, не тронули, простили. Это могло объясняться только влиянием заступников Тютчева при дворе и его невероятным обаянием и очарованием. Только этим он мог спасти и свою карьеру, и свое имя. И при дворе, и в министерстве на это преступление Тютчева предпочли закрыть глаза, но это преступление было совершено Тютчевым как бы во имя любви.

 

Стихи, посвященные Эрнестине, в частности, были отмечены в тетрадке Льва Толстого. Лев Толстой, который относился к некоторым качествам Тютчева иронично, не мог спокойно читать его стихи, а обычно отмечал его стихи такими буковками. Он писал буковку «Т.», то есть написано Тютчевым, а дальше одну из двух букв: или букву «Ч» (это означало «чувства»), или буковку «К» (это означало «красота»). Он видел в поэзии Тютчева некую вершину выражения чувств и вершину выражения чувства красоты.

 

Особенно красивыми и исполненными чувств являются стихи, обращенные к Эрнестине, которую Тютчев всегда чрезвычайно ценил — мучил, изменял, жил подолгу в разлуке, но очень ценил. В одной из биографических книг сравнивают отношение, допустим, Стивы Облонского к своей супруге в «Анне Карениной» и отношение Тютчева к своей второй жене. И отмечалось, что эти отношения очень разнятся: Стива явно тяготится своей женой, она для него обуза, — Тютчев полон самых высоких чувств по отношению к своей жене, которая прекрасно знает об отношениях с Денисьевой, которая едва с ними мирится, все знают, знают все дочери, и Тютчев тем не менее постоянно пишет письма своей жене, исполненные самых высоких чувств. Он тяготится разлукой и ничего не делает, чтобы эту разлуку прервать. Он спешит соединиться со своей супругой, но, когда соединяется, предпочитает жить на разных квартирах.

 

Это отношение человека, который живет поэтической правдой. Тютчев не был двуличным. Он не был лицемером. Он не был лгуном и не умел устраивать свои дела. То, что казалось и окружающим, и нам, потомкам, непоследовательностью, мягко говоря, для него прекрасно совмещалось, и два чувства, две линии поведения прекрасно уживались в нем.

 

Как же это отражается в стихах? Давайте посмотрим. Стихотворение «Не знаю я, коснется ль благодать» датировано 1851 годом. Очень не случайная дата. Это значит, что это стихотворение написано примерно через год после начала романа с Денисьевой, вполне открытого. И отзвуки этого скандала и этой сложной драматической ситуации мы читаем, мы слышим в этом стихотворении:

Не знаю я, коснется ль благодать

Моей души болезненно-греховной,

Удастся ль ей воскреснуть и восстать,

Пройдёт ли обморок духовный?

 

Но если бы душа могла

Здесь, на земле, найти успокоенье,

Мне благодатью ты б была —

Ты, ты, мое земное провиденье!..

 

Он называет супругу своим «земным провиденьем», и это один из лейтмотивов его переписки с женой. Можно с уверенностью сказать, что Тютчев действительно видел в жене провидение, но и она, если перевести на житейский язык поэтическую формулу, действительно была надежей и опорой Тютчева и постоянной хранительницей его интересов.

 

Как Тютчеву везло на женщин! Уж на что великодушна была его первая жена, но вторая, Эрнестина, та самая разлучница, та, из-за которой первая жена колола себя ножом, она оказалась еще великодушнее, благороднее, терпимее. Она называла своего мужа в письмах «чаровник», «любимчик». Она его обожала, знала все его слабости, прощала, жалела и всегда пеклась о его материальных интересах, зная, что он абсолютно не приспособлен к жизни. И роман с Денисьевой не поколебал ее отношения к мужу. Она была ему очень верной супругой и всегда была благородна по отношению к нему. Например, когда супруги вступили в брак, первое, что сделала Эрнестина, — уплатила 20 тысяч долгов Тютчева. Это был первый жест, и всегда она решала многие финансовые затруднения, пользуясь своим состоянием. Она всегда готова была жертвовать деньгами, временем, усилиями ради Тютчева.

 

Один только факт: жить вдвоем в Петербурге было очень дорого, а Тютчев не мог обойтись без общества, без салонов, без света да и, в общем, без Денисьевой, и тогда в имение, в деревню уезжала жена. Чтобы сэкономить деньги, она жила в деревне, а Тютчев в это время — в столице. И при этом жена вела переписку, пыталась как-то решить проблемы Тютчева, хлопотала, сводила баланс, одним словом, находилась постоянно в трудах, в то время как старший брат Тютчева, который взял на себя после смерти отца управление имением, тоже всю черную работу взял на себя, заботу об имении взял на себя и всегда был очень благороден по отношению к Тютчеву. Его все очень любили: он был балованный человек, он был любимец у друзей, родственников и женщин.

 

Но надо сказать, что этот портрет получается односторонним, если мы не вчитаемся в тютчевские стихи внимательнее. В них возникает совсем другой образ поэта. Лирический герой тютчевских стихов гораздо сложнее, объемнее, чем тот портрет, который я пытаюсь обрисовать. Дело в том, что эти стихи полны понимания, не только идеализации и вот этого умения боготворить. Они полны понимания, эмпатии, проникновения в мысли, в души тех, кому адресованы стихи или кому они посвящены. Тютчев в своих любовных стихах умел порой думать мыслями своих героинь, своих жен и возлюбленных, и не интонация балованного ребенка, не легкомыслие сказывается в них, а страдание, сострадание и еще мысль.

 

И это стихотворение тоже исполнено мыслью. Вчитаемся, какая главная идея этого стихотворения: самоуничижение. «Моя душа болезненно-греховная», — говорит Тютчев. Как он называет свое увлечение Денисьевой здесь: «обморок духовный», а жена его — «благодать и провиденье». Глубочайший контраст, конфликт, несовпадение и одновременно покаяние, безусловно, и одновременно преклонение перед высокой силой женщины, которой он недостоин и которая составляет такой контраст ему. Вот это чувство самоуничижения и возвышения женщины — всегдашнее направление мыслей Тютчева. Здесь идеализация женщины совпадает с глубокой житейской правдой, с неумолимой логикой жизни. Запутавшийся человек, человек, не умеющий совладать с собой («обморок духовный»), с одной стороны, и женщина, которая всегда равна себе, верна избранному пути, которая является для него путеводной звездой. Вот это очень драматическое переживание выражено в этом стихотворении.

 

Но самое, наверное, пронзительное стихотворение, посвященное Эрнестине, — это знаменитое стихотворение «Она сидела на полу». Здесь чувство эмпатии, перенесение в душу героини, достигает своей наибольшей высоты:

 

Она сидела на полу

И груду писем разбирала —

И, как остывшую золу,

Брала их в руки и бросала —

 

Брала знакомые листы

И чудно так на них глядела —

Как души смотрят с высоты

На ими брошенное тело…

 

О, сколько жизни было тут,

Невозвратимо-пережитой!

О, сколько горестных минут,

Любви и радости убитой!..

 

Стоял я молча в стороне

И пасть готов был на колени, —

И страшно-грустно стало мне,

Как от присущей милой тени.

 

Это стихотворение 1858 года, когда отношения с Денисьевой уже длились 8 лет. Это воспоминание, это некий итог драмы. В этих стихах так много отчаяния, так много сочувствия и бессилия что-либо изменить.

 

Надо сказать, что лучше всего Тютчеву удавалась в поэзии и в жизни роль зрителя. Часто говорили, что Тютчев плохой дипломат, но прекрасный зритель в политическом амфитеатре. Он страшно увлекался политикой, следил за всеми новостями, великолепно их комментировал, предсказывал, философствовал. Так же и в любви: он очень понимал чувства женщины, понимал логику житейскую и высокую логику чувства, был блестящим психологом, знатоком женской души и вообще души человеческой, и при этом занимал место зрителя. Ведь эти письма, которые разбирает героиня, — это письма от него, и эта зола, которая как бы остается от писем, — это страшный итог их отношений с женой, и он может только на это смотреть, а изменить ничего не может. Вот это постоянная поза его стихотворений, постоянная лирическая ситуация: всё понимающий, глубоко сочувствующий, любящий по-своему человек, который не может ничего изменить.

 

Два слова об этих письмах, чтобы было понятно, какие письма писал Тютчев своей жене в разгар романа с Денисьевой. Если мы почитаем какие-то отрывки из них, мы лучше поймем логику и самого стихотворения. 20 мая 1851 года Тютчев пишет жене, с которой он находится в разлуке, следующее письмо: «Что же произошло в твоем сердце, если ты стала сомневаться во мне, если перестала понимать, перестала чувствовать, что ты для меня — всё, и что в сравнении с тобой всё остальное — ничто? Я завтра же, если это будет возможно, выеду к тебе».

 

Комментарий: ни завтра, ни послезавтра, ни в ближайшие месяцы Тютчев к жене не выехал. Она была в деревне. «Не только в Овстуг [так называется имение], я поеду, если это потребуется, хоть в Китай, чтобы узнать у тебя, в самом ли деле ты сомневаешься и не воображаешь ли ты случайно, что я могу жить при наличии такого сомнения? Знаешь, милая моя кисанька, мысль, что ты сомневаешься во мне, заключает в себе нечто такое, что способно свести меня с ума». Еще раз: Тютчев не поехал к жене, и как раз это самый разгар отношений с Денисьевой. Проходит первый год, и в свою очередь эти отношения достигают какого-то очень драматического накала. Об этом речь пойдет впереди.

 

Итак, через 11 дней после того, как Тютчев не приехал к жене, снова письмо: «Милая моя кисанька, хочу воспользоваться одной из своих добрых минут, — минут просветления, для того, чтобы написать тебе спокойное и рассудительное письмо [пропускаю]… Но не смею слишком останавливать свои мысли на всем этом [понятно, на чем] из страха разбудить дремлющее чудовище… Ведь у меня нет больше твоего всемогущего присутствия, чтобы его успокоить. Да, без тебя мне многого стоит защищаться от него. В твоем письме разлит тихий покой, некая безмятежность, которая благотворно на меня подействовала. Я почувствовал себя живущим в твоих мечтаниях жизнью призрака. Этот вид существования не противен мне. После всех моих беснований это так успокаивает меня». Беснования, духовный обморок — ясно, о чем идет речь, но прекратить беснования и духовный обморок ведь Тютчев не сможет и до самой смерти Денисьевой. Это будет продолжаться в течение многих лет. Но зато какую поэтическую силу придает этот нравственный узел, эта пропасть между пониманием и поступком, какой драматизм это придает стихотворениям!

 

Последнее стихотворение, к которому мы обратимся в цикле, посвященном Эрнестине, — это предсмертное стихотворение. Эрнестина Дернберг пережила мужа и до самой смерти мужа поддерживала его, всегда была ему верным и надежным спутником. И вот как откликнулся на это Тютчев. Это последнее, видимо, стихотворение его. Оно адресовано жене:

Всё отнял у меня казнящий бог:

Здоровье, силу воли, воздух, сон,

Одну тебя при мне оставил он,

Чтоб я ему еще молиться мог.

 

Вот итог отношений с женой. Цикл, посвященный Эрнестине Дернберг, второй жене Тютчева, представляет высочайшие образцы лирики. Чувство вины позволяет Тютчеву добиться лирического накала, особенно в стихотворении «Она сидела на полу». «Так смотрят души с высоты // На ими брошенное тело» — может быть, эти две строчки из лучших в русской поэзии. Их нельзя забыть. Только чувство, сложное и противоречивое чувство к жене, могло породить такие строчки. Речь о двух других циклах, посвященных баронессе Крюденер и Денисьевой, впереди.

 

Литература

Азадовский К.М., Осповат А.Л. Тютчев и Варнгаген фон Энзе (К истории отношений) // Литературное наследство. Т. 97. Кн. 2. М., 1989.

Айхенвальд Ю.И. Тютчев // Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. М., 1994.

Берковский Н.Я. Ф.И. Тютчев // Берковский Н.Я. О русской литературе. Л., 1985.

Бочаров С. Тютчевская историософия: Россия, Европа и Революция // Новый Мир. – 2004. № 5.

Брюсов В.Я. Ф.И. Тютчев: смысл его творчества // Брюсов В.Я. Ремесло поэта: Статьи о русской поэзии. М., 1981.

Гаспаров М.Л. Композиция пейзажа у Тютчева // Гаспаров М.Л. Избранные труды. Т. 2. М., 1997.

Долинин А. Цикл «Смерть поэта» и «29 января 1837» Тютчева // Пушкинские чтения в Тарту 3: Материалы международной научной конференции, посвященной 220-летию В.А. Жуковского и 200-летию Ф.И. Тютчева. Тарту, 2004.

Кнабе Г.С. Римская тема в русской культуре и в творчестве Тютчева // Античное наследие в культуре России. М., 1996

Тютчевский сборник: Статьи о жизни и творчестве Ф.И. Тютчева. Таллинн, 1990.

Лейбов Р.Г. «Лирический фрагмент» Тютчева: жанр и контекст. Тарту, 2000.

Лотман Ю.М. Заметки о поэтике Тютчева, I: Местоимения в лирике Тютчева // Учен. зап. Тарт. гос. ун–та. Тарту, 1982

Лотман Ю.М. Заметки по поэтике Тютчева // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996.

Лотман Ю.М. Ф.И. Тютчев. «Два голоса» // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. – СПб., 1996.

Мережковский Д.С. Две тайны русской поэзии: Некрасов и Тютчев // Мережковский Д.С. В тихом омуте: Статьи и исследования разных лет. М., 1991.

Мильчина В.А. Тютчев и французская литература // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1986. Т. 45. № 4

Недоброво Н.В. О Тютчеве // Вопросы литературы. 2000. № 6.

Осповат А.Л. К построению биографии Тютчева // Тыняновский сборник. Вторые тыняновские чтения. Рига, 1986

Осповат А.Л. Тютчев и Пушкин: история литературных отношений // Тыняновский сборник. Четвертые тыняновские чтения. Рига, 1990.

Пигарев К.В. Ф.И. Тютчев и его время. М., 1978.

Тынянов Ю.Н. Пушкин и Тютчев // Тынянов Ю.Н. История литературы. Критика. – СПб., 2001. – С. 189–221 а.

Тынянов Ю.Н. Тютчев и Гейне // Тынянов Ю.Н. История литературы. Критика. – СПб., 2001. – С. 367–378 б.

Тынянов Ю.Н. Вопрос о Тютчеве // Тынянов Ю.Н. История литературы. Критика. – СПб., 2001.

Ф. И. Тютчев: pro et contra. Личность и творчество Тютчева в оценке русских мыслителей и исследователей : антология. СПб., 2005.

Флоровский Г.В. Исторические прозрения Тютчева // Флоровский Г.В. Из прошлого русской мысли. М., 1998.

Флоровский Г.В. Тютчев и Владимир Соловьев (глава из книги) // Флоровский Г.В. Из прошлого русской мысли. М., 1998.

Ходасевич В.Ф. О Тютчеве // Ходасевич В.Ф. Колеблемый треножник: Избранное. М., 1991.

«Все отнял у меня...» Сочинения Ф. И. Тютчева. СПб., 1900

https://magisteria.ru

Курс: "Поэты прозаического века"

Лекция: "Любовь в жизни и лирике Ф. И. Тютчева"

Материалы защищены авторскими правами, использование требует согласование с правообладателем